Прохладный август 2015-го. Вечер. Северно-восточный ветер неторопливо гонит облака прочь из Лондона. Облака грязные, рваные, они мчатся по небу на последнем издыхании. Облака отражаются в такой же рваной и грязной Темзе.
Дэвид стоит, облокотившись на бетонный парапет, отделяющий воду от суши. Он рассматривает мутную поверхность реки, подёргиваемую барашками. Ему зябко, но он сознательно вышел на улицу в одной футболке. Почему-то он уверен, что через пару часов выглянет солнце, и людям будет некуда деваться со своими плащами, свитерами и зонтиками.
Он переводит взгляд с воды на небо; с любопытством наблюдает за крикливыми чайками, которым нет дела до того, что на другом берегу Вестминстерский дворец, святая святых. Для них это здание — что скала, разве что гнёзда там не вьют. Или вьют? Кто знает. Дэвиду хочется изучить этот вопрос. Бросить ещё одну монетку в горшочек с бесполезными знаниями.
Дэвид работает в ЮНИТе уже третий месяц. Его уважают, ценят, ему доверяют. С ним флиртует секретарша местного начальства. Забавно, думает Дэвид, она вдесятеро меня старше, а знает столько же, если не меньше моего.
Его руки трогают чужие лбы, хватают фонарики и светят в чьи-то глаза; приподнимают рубашки, залезают под ткань, щупают, пока он просит не дышать. А потом дышать. Что будет, если он никогда не попросит их дышать снова? Послушаются ли они?
Все они жалуются на обычные недомогания. Простуда, мигрень, сонливость, запущенный гайморит, одна неожиданная беременность. Никаких опасностей, зашивания ран, переливания крови и прочих россказней, которые он сочинил о себе в блестящем резюме. Порой ему действительно хочется стать тем Дэвидом, который провёл годы в чужих землях, держа на руках хрипящих темнокожих младенцев; падающим на колени перед очередным солдатом, которого вынесли из горячей точки; волнительно осматривающим измождённых женщин, спасённых из рабства. У него даже нет достаточного жизненного опыта, чтобы винить себя за бесправно потраченные годы. В голове у него — чужие мысли. В его прошлом — чужая жизнь. Которая даже не принадлежала клеткам его тела.
— Вам снятся сны?
Дэвид вздрагивает, будто и в самом деле проснулся; осматривается, водя длинным носом из стороны в сторону. Слева от него — обнимающаяся парочка, воркующая на незнакомом Дэвиду языке. Кажется, это польский. Вот уж действительно, зачем это Мастеру нужно было знать польский.
Наконец, Дэвид оборачивается, и от неожиданности прислоняется к парапету, хватаясь за его пальцами, чтобы тело не перевесило, и он не рухнул в воду. Повелители времени умеют дышать под водой очень долго. Люди — они умеют великолепно тонуть.
Сперва ему кажется, что он смотрит в очень кривое зеркало.
Напротив него, улыбаясь совершенно знакомой улыбкой, стоит человек. Короткий ёжик тёмных волос, густая борода, внимательные серые глаза. Тёмное одеяние, похожее на облачение католического священника, только без белого пятна колоратки. Человек этот — чертовски точная, но потрёпанная годами копия Дэвида, и Дэвиду мгновенно становится жутко. Это не Мастер. Мастер сейчас — с его лицом. Молодым лицом.
— Полагаю, что снятся, — говорит он его голосом, со странным, неуловимым, но совершенно новым выражением. Человек этот научился управляться со своей речью куда лучше Дэвида.
Дэвид коротко кивает и отрывает ладонь от парапета, чтобы поправить очки. В груди нарастает странное жжение.
— Прошлой ночью вам снилась гроза, — говорит он, и у Дэвида начинают шевелиться волосы на затылке. Страшная буря, от которой он проснулся, хватая ртом воздух, оказалась сном. А, точнее, кастрюлей, которую его пёс с шумом уронил на пол. Человек же, видя его реакцию, позволяет себе тонко улыбнуться. — Страшно было, не так ли? Но это всего лишь сны. Наши реакции на внешние раздражители, верно?
Дэвиду снова приходится заставить себя кивнуть.
— Только вот в чём беда, — продолжает человек, — откуда ваш мозг узнал, что собака уронит кастрюлю ровно в тот момент, когда в вашем сне прозвучал первый раскат грома? Откуда взялось это совпадение? Буквально доля секунд — ваш мозг просчитал обстоятельства, создал мысленную картинку и вплёл в неё всё, что вас окружало. Ваши страхи, ваши потаённые желания, ваше… будущее.
Дэвид не хочет отвечать. Потому что все эти мысли он думал сегодня утром, за завтраком. Это предположение, быстро забывшееся, обрело новые формы в речи этого человека. Неужели…
— Постойте… — Дэвид с силой выдавливает из себя, делая шаг навстречу, как до него тут же доносится женский крик.
Он оборачивается — поляки, которые ещё несколько секунд назад миловались, с воплями отмахиваются от чаек, которые польстились на пакет с чипсами в руке у девушки. Тяжело дыша, он оборачивается — незнакомец со знакомым лицом будто сквозь землю провалился за эти пару мгновений.
Дэвид чувствует, что злится, и сжимает ладони в кулаки. Вновь вздрагивает. Подносит правый кулак к лицу и раскрывает ладонь.
Крохотный клочок плотной бумаги, на которой неаккуратным — так похожим на его собственный — почерком написан адрес.
Поиски места, отмеченного в записке, оставленной ему чужаком, заводят его в странные лондонские закоулки, в которых он прежде никогда не бывал. Дэвид осматривается, вглядываясь в ровные улицы старинных домов. Мимо него изредка проходят люди. Обычные люди. Им невдомёк, что здесь делает Дэвид. Даже больше — им всё равно. У них много своих дел.
Да и сам Дэвид не очень понимает, зачем решил ввязаться в эту авантюру. Другой бы скомкал бумажку, да и выкинул её прямиком в Темзу — и адрес навсегда остался бы загадкой, и вся эта история с постаревшим двойником позабылась бы.
Но он хватается за эту встречу с непонятным упорством. В один момент блуждания в узких переулках ему начинает казаться, что он попросту потерялся; он достаёт смартфон, но связи нет. Дальше придётся самому.
Китайская закусочная с трудночитаемым названием. Дэвид щурится, протирает очки уголком футболки, хотя они не придают зрению остроты. Ещё раз сверяет адреса. Хмыкает, пожимает плечами и толкает старую скрипящую дверь, которая будто бы выросла в стене этого дома, настолько чужеродной выглядит она в окружающем интерьере. Или ему только кажется?
Раздаётся тонкий звон, оповещающий о новом госте. Дэвид осматривается — вокруг мрачно, но любопытно. Странный пейзаж. Это точно китайская закусочная? — думает он, разглядывая чрезмерно реалистичную маску с глазами навыкате и языком, свисающим ниже подбородка.
В закусочной пусто. Дэвид поводит носом, и тут же ловит странные запахи — травы — пыль — железо — кровь? Трясёт головой, проходит дальше, осматривается.
— Эй, — наконец, произносит он, стуча кулаком по тому, что, должно быть, является барной стойкой, — не могли бы вы меня обслужить? Кто-нибудь? — добавляет он с дурацкой неловкой улыбкой.